Немного успокоившись, Борис Иванович неторопливо двинулся через дорогу, прикидывая, стоит ли ему останавливать грузовик и добираться на нем до города, или лучше все-таки идти пешком. Он пересек бетонку и остановился в тени придорожных кустов на другой стороне, и тут грузовик вынырнул из-за поворота.

Это был видавший виды «КамАЗ» с выкрашенной в защитный цвет кабиной и тентованным полуприцепом. Солнце било ему прямо в лоб, ветровое стекло горело нестерпимым блеском, но Комбат успел заметить в нем два характерных отверстия, которые могли оставить только пули. Машина шла на бешеной самоубийственной скорости, порожний полуприцеп тяжело мотало из стороны в сторону, расхлябанные борта грохотали и лязгали, а позади, как боевое знамя, издавая громкие хлопки, бился на ветру рваный, наполовину сползший с погнутых стоек брезентовый тент.

«Веселое местечко», – подумал Борис Иванович.

Насколько он мог припомнить, раньше окрестности Йошкар-Олы не были такими оживленными.

Он не успел додумать эту мысль до конца, потому что из-за плавного закругления дороги навстречу грузовику вдруг вынырнул легковой автомобиль, приближение которого Борис Иванович проморгал из-за издаваемых «КамАЗом» рева и грохота. Легковушка была знакомая – кремовая «пятерка» со слегка тронутыми ржавчиной крыльями. Именно она вместе с другими автомобилями стояла несколько минут назад у въезда на территорию овощехранилища.

Борис Иванович выскочил на обочину в тот самый момент, когда бешено несущийся грузовик поравнялся с ним, пробежал несколько метров, пропуская мимо себя грохочущую фуру, подпрыгнул и вцепился руками в задний борт, поставив одну ногу на выступавшую из-под края грузовой платформы закругленную скобу.

Впереди послышался тяжелый удар, скрежет и звон разбитого стекла, полуприцеп швырнуло в сторону, Комбат с трудом удержался на ускользающей из-под ног опоре и, вывернув шею почти на сто восемьдесят градусов, оглянулся назад.

Кремовый «жигуленок» со смятым в лепешку передком был развернут задом наперед и отброшен на обочину. Из него торопливо выбирались четверо из овощехранилища. Один из них заметил Комбата и вскинул пистолет. Выстрелов Борис Иванович не услышал, зато смог увидеть, как одна из выпущенных пуль продырявила пластину с номерным знаком, а другая с глухим стуком влепилась в дощатый борт немного правее его плеча. Спустя секунду изуродованный «жигуленок» вместе с «массажистами» скрылся за поворотом.

Борис Иванович проехал еще километра полтора, гадая, что за псих ведет машину. Ему было очень любопытно, но он вовремя вспомнил английскую пословицу про любопытную кошку, примерился и, дождавшись, когда грузовик притормозил перед особенно глубокой выбоиной в бетоне, аккуратно сиганул на обочину. Скорость все-таки была чересчур велика, и он метров пять катился кубарем, основательно ободрав бока и локти и с ног до головы вывалявшись в пыли. В последний раз кувыркнувшись через голову, он замер на корточках, медленно сел на землю и сидел так несколько секунд, приходя в себя.

До города он добрался в начале третьего дня.

Забравшись в полупустой троллейбус, Борис Иванович со вздохом облегчения опустился на обтянутое горячим дерматином сиденье и стал смотреть в окно, игнорируя любопытные взгляды пассажиров, которые исподтишка разглядывали его грязную рваную одежду и исцарапанное лицо. Через двадцать минут он вышел на знакомой остановке, вернулся на полквартала, свернул в переулок, не спеша миновал район сталинской застройки и углубился в серый лабиринт частного сектора.

Свернув за угол, он остановился в нерешительности, потому что перед полосатыми воротами, которые они с Подберезским совсем недавно отремонтировали, стоял сине-белый милицейский «уазик».

Позади зафырчал мотор. Борис Иванович оглянулся и увидел еще один «луноход», который, неуклюже ерзая в узком переулке, остановился поперек дороги, перекрывая ему путь к отступлению. Со зверским выражением мальчишеского лица из «лунохода» вышел сержант, на котором, помимо формы, были надеты бронежилет, каска в сером полотняном чехле и короткоствольный автомат.

Сержант поднял автомат на уровень груди, набычился и мелкими шажками двинулся на Бориса Ивановича.

– Сдаюсь, сдаюсь, – сказал Комбат, когда к первому сержанту присоединились еще двое. – Млеко, яйки, шпик – карашо. Гитлер капут. Русски зольдат – гут. А марийский мент еще лучше, – добавил он нормальным голосом.

Он покосился через плечо на стоявший у ворот «уазик» и увидел раструбы еще двух автоматных стволов, похожие на злые немигающие глаза. У него вдруг заныла ушибленная нога и защипал ободранный о бетон локоть.

– Да вы чего, мужики? – удивленно сказал он, почесывая искусанную комарами руку. – Белены объелись? Не брал я бабушкино варенье, вот вам крест на пузе…

– В машину, – сухо скомандовал один из сержантов.

– В которую? – спросил Борис Иванович.

Позади него лязгнул затвор. Комбат вздохнул, пожал плечами и полез в тот «луноход», который был ближе.

Глава 11

Впереди словно бы ниоткуда возникла кремовая «пятерка». Она сразу же затормозила, резко приняв влево, и перегородила дорогу. Передняя дверца открылась, и из нее, требовательно подняв руку с пистолетом, вылез здоровенный, уже основательно заплывший жирком блондин в линялой серой майке и просторных блекло-зеленых брюках.

– Вот суки, – бледнея, прошептал Шибздик, – выпасли!

– Это они зря, – успокоил его Баклан.

Он все еще находился в приподнятом настроении.

Когда-то в молодости ему довелось понюхать кокаин.

Нынешнее его состояние немного напоминало тогдашний кайф, но было гораздо более чистым, незамутненным. Голова работала ясно и четко, как бортовой компьютер стратегического бомбардировщика. "Жаль только, – мимоходом подумал Баклан, – что половина данных из этого компьютера стерта. Ну ничего.

Главное, понятно, где свои, а где чужие. Я свой, и Шибздик, хоть и плохонький, но свой, а эти, в «пятерке», – чужие. Машина у них какая-то знакомая…

А-а, ладно!"

За секунду до столкновения он краем глаза заметил справа, на обочине, среди пыльной зелени придорожных кустов стремительно промелькнувшее мимо загорелое усатое лицо, а в следующее мгновение передний бампер «КамАЗа» с лязгом и грохотом вонзился в правое переднее крыло стоявшей поперек дороги «пятерки». Легковушку сплющило, придавило к бетону, немного протащило вперед, развернуло против движения и отшвырнуло на обочину. Обе передние шины лопнули одна за другой со звуками, напоминавшими выстрелы из пистолета.

Леха-Большой во время этого катаклизма каким-то чудом остался на ногах и не угодил под колеса. Он оторопело посмотрел вслед удалявшемуся «КамАЗу».

Грузовик был знакомый, и шел он со стороны завода.

Маленький пытался его остановить, чтобы спросить у водилы, не видел ли тот на дороге усатого козла в десантном тельнике, а вышел из этого какой-то странный компот. Усатый хмырь в тельнике висел, вцепившись в задний борт фуры, как решивший прокатиться пацан, и, вывернув шею, смотрел прямо на Большого. Большому даже почудилось, что этот гад насмешливо скалится, и он, не раздумывая, вскинул «наган» и трижды спустил курок. Полуприцеп мотало из стороны в сторону, позади него облаком клубилась горячая желтая пыль, да и руки у Большого ходили ходуном после пережитого потрясения, так что он конечно же не попал. Фура скрылась за поворотом.

– Чего это было-то? – спросил Маленький, рассеянно размазывая сочившуюся из рассеченного лба кровь.

– А хрен его знает, – ответил Большой. – С ума все посходили, бля буду.

– Надо звонить Прыщу, – сказал один из бандитов.

Большой витиевато выругался, но спорить не стал: его коллега был прав. События принимали странный оборот, и в такой ситуации безопаснее всего переложить ответственность на плечи начальства. Как говорится, пусть конь думает, у него голова большая…

Тем временем «КамАЗ», грохоча на выбоинах и хлопая позади рваным тентом, мчался по бетонке.